С Днём Великой Победы! Представителей поколения победителей становится все меньше, это закон жизни, кто-то так и не вернулся с поля боя, Иманды болсын/ Царствие небесное. Мой дедушка Рашид совсем не мог рассказывать о войне, так ему разрывали душу малейшие воспоминания об этом страшном времени. И Мы никогда не осмеливались задавать вопросы, чтобы по незнанию не возвращать его в тот страшный период. Но есть еще дети войны, рожденные в годы войны и сразу после неё, которые росли в той реальности или просто наблюдали, не нарушая этих запретных границ страшных воспоминаний. Один из этих детей - мой Папа Турсынбек Маликов (Tursynbek Malikov)Турсынбек Маликов ,1946 года рождения; представляю повествование Папы о матери, которая до последнего вздоха ждала возвращения сына с фронта.
(На фото: Дедушка Сабыр, маленький Папа, и бабушка Нурпатша, фото бабушки Джамили, к сожалению, не нашла).
СУДЬБА И ЧЕЛОВЕК
Она не была героем труда, не была передовой дояркой, и тем более не была депутатом, в общем, казалось, ее жизнь не представляла большую общественную значимость, по крайней мере, на таком уровне, чтобы что-то говорить о ней в официальной прессе. Но, тем не менее, она была интересной личностью, ярко представляющей свое время. Мой рассказ о ней не только повод для сентиментальных воспоминаний и пересказа родовых легенд, которые представляли бы интерес только узкого круга родственников. Непримечательность ее судьбы кроется в том, что ее жизнь ярко представляет ее время, показывает ее типичность, т.е. именно в непримечательности кроется секрет ее значимости. И потому, я надеюсь, рассказ о ней, моей бабушке, будет интересен для любого человека.
Она родилась в 1889 году в небогатой семье, назвали ее красивым именем Джамиля, что означает любовь, красота. Но в шестнадцатилетнем возрасте отец продал ее за калым за моего 54 – летнего деда, пятеро взрослых детей которого были намного старше ее. Надо ли говорит о ее жизни в такой обстановке, тем более о любви и красоте. Девичьи мечты пусть даже не о принце, а достойном ровеснике, о должной семье, рухнули разом, на заре жизни. А ведь в то время семья для женщины охватывала всю ее жизнь. Но я никогда не слышал от нее ни одного плохого слова о нашем деде, более того, она всегда с гордостью говорила, что он был крепким человеком, что он еще в 70 летнем возрасте верхом на коне охотился на волков. Но все-таки как-то однажды у ней неожиданно вырвалось:
-Мой отец на смертном одре сказал мне:
«Прости меня… я бросил тебя в горящий костер...»
Когда я услышал это от бабушки, ее отец, ассоциировавшийся в моем сознаний жадным, бесчувственным феодалом, предстал человеком трагической судьбы, вызывающий больше жалость, чем ненависть, и все мои обвинения отчасти перешли на время, на эпоху.
Она вопреки судьбе была волевым, активным, своенравным и справедливым человеком. Рассказывали, что в молодые годы ей как-то нужно было ехать в гости в соседний аул, она постирала свое единственное выходное платье, сразу одела на себя и так поехала в зимнюю стужу. Не найдя воронку, могла запросто набрать полный рот керосина и залить в лампу. Действительно, она была из тех, кто, как говорится, «и коня на ходу остановит и в горящую избу войдет». Боевая, очень аккуратная, труженица - вот такая она казалась окружающим, но вместе с тем была очень ранимым человеком.
У бабушки, кроме пятерых приемных детей деда были свои четыре дочери и двое сыновей. Один сын умер прямо перед войной, а другой- дядя Нурлан погиб в 18- летнем возрасте в первом же бою под Ленинградом. Извещение об его гибели мои родители скрыли, сказали, что он пропал без вести: боялись, что она не выдержит второго удара. И она с осени 41 года до дня своей смерти в течение двадцати лет верила, что сын вернется. Дядя Нурлан, еще будучи школьником проявлял себя неординарным человеком, моя бабушка с ним связывала свои надежды хотя бы на достойную старость, наверно, как реванш за несостоявшиеся молодые годы. Причем свою веру в возвращение дяди внушала всей семье. Родители, естественно, нам, детям, правду не говорили, и в силу своей деликатности, не давали ни одного повода усомниться в том, что Нурлан жив. По требованию бабушки, они писали во все инстанции, как я сейчас понимаю, делали видимость такой деятельности.
Радио у нас было включено постоянно и на большую громкость, потому что бабушка думала, что будет сообщение о возвращении пленных из Америки, она была уверена, что он находится именно там. Время от времени она говорила, что, якобы, кто-то слышал о пленных в Америке и всех сама же расспрашивала об этом. До того была прикована к радио, что знала всех дикторов, узнавала их по голосу, и удивлялась, как это они никогда не кашляют.
Многие вещи покупались как подготовка к тою по поводу возвращения дяди Нурлана и затем даже к его свадьбе. Когда покупали, например, большой металлический бочок, то это для варки мяса для большого числа гостей. Отдельно в шкафу годами стоял чайный сервиз (по тем временам редкость), к нему нельзя было дотрагиваться, потому что это тоже к тою. Вопреки логике с годами эти ожидания не ослабевали, хотя она уже старалась меньше показывать эти чувства другим. Она была волевым человеком, ни при каких обстоятельствах не теряла надежду и веру в лучшее будущее.
Постепенно, ее внимание переключалось к внукам, особенно ко мне, потому что она жила с моими родителями, и мы для нее были как бы роднее, чем другие внуки. Тем более эти обстоятельства усугублялись тем, что у моих родителей умерли до моего рождения девять детей, не дожив до трех лет. Когда же я серьезно заболел в юношеском возрасте, то, видимо, это стало для нее последней каплей. Она, оказывается, все время говорила и во время намаза просила Аллаха о двух вещах: во-первых, чтобы я выздоровел, а ее взяли бы в жертву, и второе, облегчить последнее ее дыхание.
И весь поселок был поражен, когда сбылись оба ее желании: выздоровел внук, а она сама умерла во сне на втором дне трехдневного айта (по исламу, такая смерть удел только очень богоугодных людей), а днем, накануне, она выстирала всю свою одежду. Вот так она предстала перед Аллахом, аккуратная, волевая, никогда не теряющая надежду на лучшее будущее.
Одни верят в это, другие нет, а для меня важно то, что в возможность самопожертвования верила она сама, моя бабушка Джамиля Толепбергенова, а, значит, она взошла на самую высокую вершину человеколюбия, на олимп нравственного и духовного совершенства. И все это вопреки судьбе, которая могла бы оправдать любые её слабости.
